Вера в сверхъестественное

Поскольку, узнавая о моей специальности и просто по ходу различных учебных курсов, публичных лекций и т.д., мне периодически задают вопросы из серии верю ли я в Бога и верю ли я в сверъестественное, кажется, пора записать ответ.

Чтобы начать, придётся сперва задать другой вопрос: а что вообще такое сверхъестественное? Согласно логике самого слова, это нечто, не являющееся естественным, выходящее за пределы естественных законов и порядка вещей. Значит, сверхъестественное предполагает что-то вроде платоновского «мира идей», принципиально отличающегося по своей природе и законам от естественной, природной реальности.

Второй вопрос, что такое вера. Вера обычно подразумевает принятие чего-то на веру, без доказательства и обоснования, т.е. без внешних по отношению к акту веры предпосылок. Вера должна быть свободным выбором человека, поэтому, например, в христианстве вера и считается таким важным фактором. Подвиг веры состоит в том, что верующий выбирает верить, хотя для этого нет веских причин.

В этом смысле, например, какой-нибудь сибирский шаман или его североамериканский коллега, скорее всего, не «верит» в «сверхъестественное».

Во-первых, потому что «вера» как определяющая часть религии — конструкт, который связан, прежде всего, с иудаизмом, христианством и исламом. Восточные религии, например, не очень-то напирают на понятие веры. То же самое и шаман: он не то, чтобы «верит» в духов, просто когда-то они пришли к нему, забрали его в мир духов, разобрали на части, а потом пересобрали, наделив особыми способностями, и теперь требуют от него камлать, периодически общаясь с ним и напоминая о своём существовании. Для некоторых шаманов духи даже становятся супругами, и они начинают вести совместную жизнь.

Во-вторых, потому что духи, с которыми они общаются, это природые духи; опыт шамана, конечно, выходит за пределы повседневного порядка бытия, но его особое «иномирье» в каком-то смысле слито с нашей повседневной реальностью, а не противопоставлено ей. Духи и боги языческих религий в этом смысле не сверхъестественные существа, а персонификации природных сил, т.е. это особый способ смотреть на мир как на совокупность личностей, а не механических сил. Это совсем не обязательно предполагает наличие концепта «сверхъестественного». Если же расширять сферу «сверхъестественного», включая в неё всё, что выходит за пределы нашего повседневного чувственного опыта, то придётся включать в неё и кварки с мюонами, и комплексные числа.

Что же касается меня, то я, вероятно, должен сказать, что в отношении существования «сверхъестественного» я тяготею к агностицизму — вслед за Кантом я думаю, что мы не можем доказать или опровергнуть существование какой-либо реальности за пределами той феноменальной действительности, которая конструируется на основе наших ощущений, и не можем корректно описать природу подлинной реальности, будучи ограниченными построением различных моделей, которыми мы можем пользоваться. Поэтому Эмерсон сравнивал человека с водомеркой, плавающей по поверхности озера, а Джеймс называл такие модели «взглядом с высоты птичьего полёта», предлагая отличный, на мой взгляд, критерий их оценки — прагматический.

Справедливости ради, следует добавить, что подлинная природа стула, на котором я сижу, для меня так же таинственна и непостижима, как природа Бога. Если бы меня спросили, верю ли я в существование стула, я бы тоже ответил, что вынужден придерживаться агностического подхода к его существованию. Другое дело, что у меня есть некоторая прагматически применимая система убеждений относительно этого стула, которой я пользуюсь — что он [условно] существует, что на нём можно сидеть, что он состоит из определённых частей, что эти части состоят из определённых материалов, что для описания свойств этих материалов у нас есть очень удобные научные модели, любезно разработанные химиками и физиками и т.д.

Похожее отношение у меня и к таким понятиям как, например, Бог. Я не знаю, строго говоря, что скрывается за подобными понятиями — может быть, утрируя, бородатый мужик в облаках, а может быть некоторые особенности функционирования нервной системы человека. Но как исследователь я знаю, что существует множество описаний связанного с подобными понятиями образа жизни и систем убеждений — в частности, религиозных и эзотерических — и они представляют для меня колоссальный интерес, потому что мне хочется понять, как они влияли на людей и на общество, какую функцию исполняли, можно ли с их помощью как-то изменить нашу жизнь к лучшему.

Существует ли Бог? Это вопрос сродни тому, что я задаю студентам на семинаре по онтологии: «Существует ли розовый единорог?» Правильный ответ, конечно, «существует». Потому что он существует как образ фантазии, герой мультфильмов или картинка в интернете. И Бог в этом смысле тоже существует, и не один, а множество богов и богинь, магов и святых, духов и вознесенных владык, будд и бодхисаттв, джин и тиртханкар, а также других героев различных религиозных и эзотерических учений.

В социальной реальности они вполне реальны по своему воздействию на людей и общество, и это единственное, что имеет значение.