Философия и естествознание

В одном сообществе ВКонтакет в очередной раз натолкнулся на классический аргмент безграмотного в философском смысле естественника, не понимающего философских проблем. Аргумент очень традиционный, и используется он постоянно. Выглядит он в формулировке известного профессора математики и физики Алана Сокала следующим образом:

Каждый, кто считает, что законы физики являются всего лишь социальными соглашениями, приглашается попробовать нарушить эти соглашения из окон моей квартиры (я живу на двадцать первом этаже).

Поскольку этот аргмент регулярно воспроизводится сциентистами, давайте разберёмся, что с ним не так. Итак, профессор критикует философскую концепцию, согласно которой физические законы являются продуктом социального соглашения. По этой цитате, вырванной из контекста, я не берусь сказать, критикует ли Сокал какую-то конкретную концепцию, или рассматривает подобный подход в целом, но давайте рассмотрим эту цитату as is, поскольку в таком виде указанный аргумент часто используется расширительно.

Итак, тезис, который пытается обосновать автор, состоит примерно в том, что законы физики верны постольку, поскольку они (а) могут устанавливать правильную практику (не прыгать из окна, например) и (б) могут делать, что близко по смыслу к первому, правильные предсказания (грубо говоря, если выпрыгнешь из окна, разобьёшься). Вариантов этого аргумента великое множество, но все они построены по аналогичной схеме.

Теперь разберём, что в этой схеме неправильно. Неправильно в ней (в приведённой формулировке) то, что здесь смешиваются два совершенно разных вида построений: суждения здравого смысла и научные теории. Посудите сами: чтобы не спрыгнуть с крыши, Вам вовсе не нужно знать физику. Вы же не какой-нибудь лемминг? Не нужно никаких физических законов, и фраза «если упадёшь с крыши — разобьёшься» — это не научная теория, это эмпирически обоснованное суждение из области здравого смысла.

Но огромная пропасть пролегает между этим суждением и научной теорией, например, о том, что причиной Вашей падения будет ньютоновская «гравитация» (магическая сила, благодаря которой, в оригинальной концепции Ньютона, одни материальные объекты на расстоянии влияют на другие объекты без посредства волн или частиц, т.е. без материального посредника), которая будет притягивать Ваше тело с силой F=G*(m1*m2)/r^2. Это объяснение уже целиком и полностью является не фактом реальности, а объяснительной моделью, т.е. социальным конструктом, в котором заложены такие сугубо теоретические абстрактные понятия как «гравитация», «сила», «масса» и «расстояние».

А ведь то же самое явление можно было бы объяснить совсем иначе, например, по-аристотелевски. В аристотелевской физике каждая стихия в природе стремится занять присущее ей место, и земля, как самый тяжёлый элемент, стремится вниз, как и вода, которая тяжелее воздуха. Поскольку человек состоит преимущественно из земли и воды, то он естественно падает вниз. Чем плохо? И никакая современная физика тут не нужна. А если кто считает, что Аристотель со своей моделью был неправ, тот пусть выбросится из окна.

Можно было бы, конечно, сказать, что современные физические теории дают более точные научные расчёты, чем их предшественники, но на самом деле это очень спорный вопрос. Во всяком случае, выбор научных теорий в моменты научных революций объясняется совершенно иными причинами, о чем подробнее можно прочитать у Пола Файерабенда, который рассматривал эту тему применительно к истории противоборства гео- и гелиоцентрической модели солнечной системы, отемчая, что птолемеевская версия Солнечной системы с Землей в центре и эпициклами давала более точные расчеты, чем версия Коперника с Солнцем в центре и вращающимимся вокруг него по круговым орбитам планетами. И тем не менее, именно последняя была принята, в итоге, как «более научная» и лишь позднее была усовершенствована Кеплером. Было бы желание — можно было бы и модель с эпициклами совершествовать далее с тем, чтобы расчёты ещё более точно совпадали с видимыми положениями небесных тел. Но победила альтернативная версия — и победила по совершенно внешним по отношению к науке и эмпирическим фактам причинам.

Таким образом, проблема научного знания состоит в том, что оно не является непосредственным описанием реальности самой по себе. Оно является не более, чем совокупностью теоретических моделей, пытающихся описать отдельные стороны этой реальности. При этом между научными теориями и собственно эмпирической реальностью лежит самая настоящая пропасть, которую естествознание переходит по зыбкому мосту из индуктивных умозаключений, с помощью которых переходят от результатов экспериментов и наблюдений к формулированию теорий и которые, в том числе, формируют то, что называется «научным методом». Хотя любой логик Вам скажет, что индуктивное умозаключение, по определению, является вероятностным. Не важно, провели Вы 1000 или 10000 экспериментов, нет никакой гарантии, что в дальнейшем не найдутся факты, которые заставять Вас пересмотреть Вашу модель.

Собственно, так всегда и происходит в науке: в прошлом учёным уже пришлось отказаться от таких общепринятых физических моделей, как геоцентрическая система мира, теория флогистона или космического эфира (которая, между прочим, ещё в начале ХХ века — всего 100 лет назад — являлась общепринятой в науке). Но это отнюдь не мешает сциентистам утверждать, что законы науки незыблемы, точны и что вот теперь-то мы точно знаем, как оно всё, «по-научному» и «в действительности». Не то, что сто лет назад.

Но истина состоит в том, что наука не выносит суждений о реальности. Рассуждать о реальности — задача метафизики. Наука лишь строит практически применимые модели описания материального мира, и в этом она очень хороша. Проблемы начинаются тогда, когда наука претендует на то, чем она изначально не обладает: на описание реальности самой по себе. Наука — это карта, с помощью которой человечество научилось ориентироваться в мире, но карта — не территория, и забывать об этом не следует.