Коронавирус, технологии и мировой заговор

За последние недели по разным поводам приходилось несколько раз отвечать на вопросы, появляющиеся на фоне растущего числа различных историй о мировом заговоре и, разумеется, о связи этого заговора с тайными эзотерическими сообществами.

Надо сказать, что мое общее отношение ко всем историям о заговоре элит сводится к тому, что в них всегда есть две стороны: реальная и вымышленная. То есть ни одна история о заговоре не является абсолютной выдумкой (иначе она не была бы убедительной и не вызывала бы интереса), но, как правило, в них всегда содержатся серьезные ошибки и натяжки в интерпретации событий. Самым проблемным мне всегда видится идея о некоем общем, организованном намерении, существующем за мировыми процессами. В этом постулировании за событиями некоей единой воли мне видится универсальное человеческое желание приписывать всему некое намерение, антропоморфизировать окружающий мир.

Например, в ситуации с коронавирусом правительства и корпорации пытаются решать свои политические задачи. Одной из них является давняя мечта организовать массовый контроль с помощью электронных пропусков, систем распознавания лиц, разнообразных рейтингов и т.п. Коронавирус дал благовидный предлог для введения тех – явно чрезмерных – технологий слежки, которые сейчас используются в некоторых странах. Очевидно, что подобные технологии не должны использоваться в принципе, и любые аргументы про борьбу с преступностью и прочее – это просто красивая риторика. Все это уже проходили: была борьба с терроризмом, была борьба за безопасность детей (все же помнят про т.н. «группы смерти», да?), теперь вот коронавирус.

Но между тезисом о том, что государства и корпорации используют ситуацию в своих целях, и тезисом о том, что существует некий всемирный заговор – пропасть. В действительности, допущение мирового заговора бессмысленно, поскольку и без него у происходящего есть вполне ясное объяснение.

С одной стороны, есть интересы государств и спецслужб разных стран. Интересы спецслужб везде, даже в демократических государствах, одинаковы: это тотальный контроль. Идеальное общество в понимании любой спецслужбы – это тюрьма, где все посчитаны, пронумерованы, постоянно на виду и выполняют то, что им сказано. Понятно, что спецслужбам так комфортнее и удобнее работать, это существенно облегчает им жизнь, а также дает практически безграничную власть. Не нужно допускать никакого мирового заговора, чтобы все спецслужбы работали примерно одинаково и в одном направлении – это определяется их задачами, и для них это рациональное поведение. Дальше ответственность лежит на обществе в том смысле, что оно должно ограничивать силу спецслужб, ставить их под общественный контроль, добиваться прозрачности работы и тем самым не позволять превратить общество в ту самую тюрьму. В демократических государствах примерно так и происходит, а в недемократических государствах сильная и неподотчетная населению государственная бюрократия объединяется со спецслужбами для контроля над гражданами.

Другая группа интересов – это корпорации, поведение которых психолог Шошана Зубофф очень точно определяет как «капитализм слежки». Это те высокотехнологичные бизнесы, которые стремятся извлекать сверхрибыли за счет нарушения приватности пользователей, аппроприации их персональных данных и торговли ими. Они же, соответственно, уже долго работают над тем, чтобы представить, что такая торговля данными – это совершенно естественно и нормально, но делают они это не очень успешно.

На фоне пандемии коронавируса растет запрос на приватность в контексте внедрения новых технологий. Или, как минимум, усиливаются дискуссии, связанные с этой темой. При этом гражданское общество нередко достигает вполне ощутимых успехов. Интересно, что запрос на приватность растет в последнее время не только в западных странах. Например, в Китае, особенно среди молодежи, все чаще звучат требования касательно приватности в интернете. Здесь, мне кажется, не только и не столько цивилизационный, сколько поколенческий разрыв: для старшего поколения, тех, кто вырос без интернета, в интернете нет и не может быть ничего серьезного, поэтому и вопрос приватности особо не ставится и не осознается как потребность. Для тех, кто вырос и буквально живет в интернете, онлайн-приватность становится насущной потребностью, потому что они осознают, что интернет – это финансы, работа, медицинская информация, личная жизнь и т.д. А разница в том, с какой скоростью этот запрос распространяется в разных странах, прямо пропорциональна тому, когда там появился интернет и как быстро он распространялся. Именно поэтому, а не в силу культурных особенностей, в США и Западной Европе об этом стали говорить раньше и громче, чем в других регионах.

При этом, однако, нужно отличать здоровое обсуждение проблем, связанных с развитием технологий, от алармистской анти-технологической риторики. В последней самым проблематичным мне кажется то, что часто с водой предлагается выкинуть младенца. Те технологии, которые появились за последние несколько десятков лет, и в особенности интернет – это самое важное изобретение, возможно, за всю историю человечества. Но с ними как с атомной энергией – чем мощнее технология, тем она потенциально опаснее. Проблема не в технологиях самих по себе, а в низком уровне технической грамотности (технологии используют, не понимая, как они работают, следовательно, не понимая последствий) и в отсутствии здорового законодательного регулирования; возникающие трудности роста не означают, что от этих технологий нужно отказаться и идеализировать уклад жизни и систему образования в духе 1960-х. Скорее, нужно стремиться выработать более здоровый общественный консенсус о том, как эти технологии должны использоваться и регулироваться.

Приведу пример. Во всех демократических странах является общим местом, что тайна переписки охраняется законом. Однако когда корпорации или государства сканируют личную электронную переписку, чтобы собирать информацию о пользователе, это вроде как считается нормой. Это как если бы на почте вскрывали каждое письмо, анализировали его контент и сохраняли себе копию, аргументируя это тем, что письмами могут пользоваться террористы. Представьте себе, Вы можете даже указать фиктивный обратный адрес в письме, и никто не требует при его отправке идентификации по СМС или через портал Госуслуг. И, да, письмами иногда действительно пользуются террористы, в том числе и как оружием (вспомним, например, письма со спорами сибирской язвы в 2001 году). Как же мы вообще выжили-то? А вот тем не менее, все мы понимаем, что перлюстрация – не выход из ситуации. И это понимание – главный признак общественного прогресса, зрелости общества. На сегодняшний день необходимо, и об этом говорит, в том числе, Организация объединенных наций, чтобы принципы прав человека были распростринены на интернет так же, как они распространяются на «оффлайновую» жизнь. То есть, еще раз, проблема не столько в технологиях, сколько в их политическом и правовом регулировании.

Наконец, про место эзотерических течений во всей этой истории. Развитие интернета, вне всякого сомнения, привлекало многих людей, связанных с эзотерическими кругами. Например, Тимоти Лири в последние годы жизни был увлечен компьютерами и интернетом и даже поучаствовал в создании компьютерной игры в стиле киберпанк. Эти люди, если говорить о США, это продукт контркультуры 1960-х, а в России появление интернета совпало с пиком интереса к разного рода эзотерическим учениям и практикам. Причин у этого много и здесь нет возможности в это подробно вдаваться, но отмечу в самых общих чертах несколько моментов. Прежде всего, компьютрерная метафора с эзотерической точки зрения очень продуктивна; например, тезис об иллюзорности материального мира и наличии за ним рельности более высокого порядка великолепно иллюстрируется идеей виртуальной реальности (и, конечно, в кино идеальным примером является «Матрица»). Но дело не только в метафорах. Если говорить о той же самой американской контркультуре, из духа которой интернет вырастает, то нужно понимать, что это по существу была культура анархистская и пацифистская, движимая идеями всеобщего братства людей, объединения человечества и т.д. Интернет как некое единое информационное пространство хорошо ложился на эту идею. И это, в общем, вполне типичное настроение для эзотерических течений.

От этого надо отличать отношение к эзотерическим учениям тех, кто встроен в политическую иерархию и стремится к аккумулированию и удержанию власти. Для них эзотеризм – это еще один потенциальный источник власти, который они хотели бы использовать. Отсюда интерес разных политиков к разного рода эзотерическим практикам. Тут вообще стоит сказать, что за всем этим стоит очень архаичная идея. Само понятие магической силы в древности появляется от того, что, грубо говоря, есть два охотника равных способностей, но одному везет, а другому не везет. Вот из этого «остатка», которые невозможно объяснить качеством оружия, усердием или уровнем подготовки, рождается идея, что у удачливого охотника есть особая магическая сила. Эта сила становится источником его харизмы, а харизма делает его лидером. Поэтому магическая сила и власть тесно связаны друг с другом. Соответственно, для политика интерес к эзотерическому инструментален; политик хочет обладать магической силой, чтобы «заколдовать» аудиторию.

Политика в авторитарном государстве выступает, если угодно, как свого рода «черная магия», магия, задача которой состоит в том, чтобы подчинить себе волю людей. В этом смысле можно сказать, что политика – это тень эзотеризма в том смысле, что эзотеризм претендует на то, чтобы открыть путь к освобождению и осознанию реальности, а идеология (используя знание тех же психологических механизмов) – на то, чтобы сознание «зачаровать», то есть создать иллюзию. Между первым и вторым существует большая разница: эзотерические сообщества в современном мире часто выступают, как группы эгалитарные, прогрессивные, сопротивляющиеся давлению того же государства, а с другой стороны государство, в частности, авторитарное государство, хотело бы аккумулировать эту силу в собственных руках, потому что оно вообще по определению стремится монополизировать все источники политической власти. Для эзотерических групп эзотерическая практика часто выступает как самодостаточная ценность, для политика – как средство удержания власти.

Отсюда рождается такая диалектика как мы наблюдали в нацистской Германии: с одной стороны, нацисты, по сути, разгромили многочисленные эзотерические группы, которые существовали в Германии в 1920-е гг.; с другой, в их рядах были люди, которые сами интересовались подобными темами (прежде всего, Гиммлер и его окружение), хотя роль эзотерических идей в идеологии национал-социализма, в действительности, была значительно ниже, чем это иногда представляется в массовой культуре. В СССР тоже эзотерические сообщества систематически приследовались. Наконец, в современной России это тоже присутствует: случай Габышева сейчас у всех на слуху, но это только последний пример в длинной череде похожих историй, которые мы наблюдали все 2010-е. Причина их в том, что любой авторитарный режим видит в таких группах и отдельных личностях потенциальных конкурентов, некий автономный источник власти; поэтому независимый эзотеризм для такого режима по определению становится угрозой.