О Канте, Куайне и греческих богах

Отправной точкой для этого поста послужил следующий вопрос, который мне задали: Зачем нам создавать априорное знание, если в априорном знании отсутствует эмпирическая компонента? Не противоречит ли это бритве Оккама?

Согласно Канту, некоторые априорные содержания сознания являются условием всякого апостериорного знания. Так, например, понятия пространства и времени являются чисто априорными, но без них никакое эмпирическое знание невозможно. Также априорными являются и категории логики, но без них тоже невозможно никакое, пусть и апостериорное, логическое рассуждение. Как пишет сам Кант, мы обладаем некоторыми априорными знаниями, и даже обыденный рассудок никогда не обходится без них. Или, более подробно (Критика чистого разума, Введение, I):

Нетрудно доказать, что человеческое знание действительно содержит такие необходимые и в строжайшем смысле всеобщие, стало быть, чистые априорные суждения. Если угодно найти пример из области наук, то стоит лишь указать на все положения математики; если угодно найти пример из применения самого обыденного рассудка, то этим может служить утверждение, что всякое изменение должно иметь причину; в последнем суждении само понятие причины с такой очевидностью содержит понятие необходимости связи с действием и строгой всеобщности правила, что оно совершенно сводилось бы на нет, если бы мы вздумали, как это делает Юм, выводить его из частого присоединения того, что происходит, к тому, что ему предшествует, и из возникающей отсюда привычки (следовательно, чисто субъективной необходимости) связывать представления. Даже и не приводя подобных примеров в доказательство действительности чистых априорных основоположений в нашем познании, можно доказать необходимость их для возможности самого опыта, т. е. доказать a priori. В самом деле, откуда же сам опыт мог бы заимствовать свою достоверность, если бы все правила, которым он следует, в свою очередь также были эмпирическими, стало быть, случайными, вследствие чего их вряд ли можно было бы считать первыми основоположениями.

Короче говоря, мы воспринимаем всё через призму концепта, скажем, время. Но концепт время априорен, т.е. не выводится из опыта, а задаётся внешним по отношению к опыту образом. Сегодня мы бы, наверно, сказали, что культурно задаётся: например, есть племена, где вообще нет идеи времени, а в разных культурах время воспринимается совершенно по-разному. Или, например, мы рассуждаем в категориях причинно-следственных связей. Но, опять, причинно-следственные связи нам в опыте не даны (это показал Дэвид Юм), т.к. мы видим лишь последовательность отдельных событий, устанавливая их взаимосвязь индуктивными (недостоверными) выводами. Понятие чистых априорных концептов, таким образом, потребовалось Канту чтобы преодолеть проблемы, с которыми столкнулись философы-эмпирики, в особенности, Юм, пытаясь построить чисто эмпирическую модель познания. Кант соглашается с Юмом в том смысле, что причинно-следственная связь не выводима из чистого опыта, но, в то же время, показывает, что категории причины и следствия являются необходимым инструментом нашего разума в познании реальности.

Чисто априорными, согласно Канту, являются также и понятия Бога и души, но это только частный случай априорных концептов, которыми мы пользуемся. В этом смысле, концепт Бог, согласно Канту, не более недоказуем, чем концепт время, или причинно-следственная связь. Правда, время является необходимым условием нашего восприятия, а причинно-следственная связь — условием нашего логического мышления. Бог не является ни тем, ни другим, в этом смысле в пределах чистого (теоретического) разума его необходимость ничем не устанавливается. Зато, согласно Канту, этот концепт необходим на уровне практического разума, т.е. этики. Т.к. Бог или, например, бессмертие души необходимы нам как источник руководства к тому, чтобы правильно прожить свою жизнь. Таким образом, концепт Бог как бы освящает существующий в нас моральный закон.

Бог в этом смысле почти ничем не отличается от причинно-следственной связи. Это просто ещё одна априорная штука в нашем мышлении, каковых там довольно много. А без них мы всё равно не можем, так что, как сказали бы, вероятно, более поздние авторы, вопрос упирается не в его доказательство, а в то, является ли представление о нём конструктивным или нет — для Канта ответ да, является. А если является, то, вероятно, стоило бы также спросить, какое представление о нём является конструктивным

В каком-то смысле идеи Канта получат интересное развитие в США на почве американского прагматизма, а позднее – в работах Куайна, который критиковал то, что называл догмами эмпиризма. В работе Две догмы эмпиризма он писал:

Как эмпирик, я продолжаю считать концептуальную схему науки инструментом для предсказания будущего опыта в свете прошлого опыта. Физические объекты концептуально вводятся в ситуацию как удобные посредники, причем не путем их объяснения в терминах опыта, но просто как несводимые постулируемые сущности (posits), эпистемологически сопоставимые с богами Гомера. Что касается меня, то я <...> верю в физические объекты, а не в гомеровских богов, поскольку было бы научной ошибкой думать иначе. Но с точки зрения эпистемологии физические объекты и боги Гомера отличаются только по степени, а не в принципе. Оба типа сущностей входят в наше познание только как культурные постулируемые сущности. Миф о физических объектах эпистемологически превосходит большинство других мифов в том отношении, что он оказался более эффективным, чем другие мифы, в качестве устройства для выработки поддающейся управлению структуры потока опыта.